Уже в печенках сидят все эти проверки комнат. Они в тюрьме или в школе в конце концов? Настя беспомощно держит перед собой очередной пуловер огромных размеров. Розовый. Задачу нихрена не облегчает. Кто сказал Насте, что частично смешать гардероб с Костей Котом, который в гробу видал гендерные ярлыки, хорошая идея?

Вещи лежат в четыре кучи: «точно моё», «точно не моё, но хочу вдруг не заметит», «что этот ужас тут делает» и «даже магия не разобрала, чьё это», и угнетающе смотрят с кровати. Пуловер отправляется в нужную кучу, и Настя смотрит на дверь. Она почти закончила, а совладелец шмотья так и не соизволил прийти, вот оставит всё себе, будет знать, как кидать подружку в ответственный момент. Шура, прекрасная и добрая соседка Шура, не раз уже откапывала Настю в завалах угла её комнаты, а еще напоминала о проверках — мол, давно не было, стоит подготовиться, Насть, а то тут ужас что, — с беспокойством встала у двери:

— Я ухожу. Тебе точно не нужна помощь?

— Не, спасиб, я все еще надеюсь на совесть некоторых представителей из семейства кошачьих, — Настя улыбается. Повезло ей с соседками. Не то что с друзьями.

— Правильно делаешь, Анастейша. — Костя очевидно запыхался, но на привычно-довольном лице следов вины не обнаружено.

— О, мистер Грей, мы уже вас заждались, — Настя от возмущения подпрыгнула на кровати, вскидывая руки. Одна из башен одежды опасно пошатнулась, но тряску выдержала.

— Сорян, после лета трудно войти в режим.

Костя садится рядом, одновременно оглядывая масштаб трагедии. Шура облегченно выдыхает, — ну такая хорошая девчонка! — и спокойно выходит из комнаты, надеясь, что, возможно, на этот раз всей комнате не влетит за Настю. Разбор вещей идёт своим привычным чередом, заведённым еще с того года, когда Настя забрала у Кости футболку в месть за выкраденную джинсовку. Они даже выяснили, как заклинанием подгонять размеры, так как после третьего обмена Настя заявила, что заебалась ушивать или распускать ткань снова и снова.

— Что это? — она тычет в синяки под глазами. — Только начало года, а уже заказы пошли?

— Всё тебе покажи да расскажи. — Костя не любил обсуждать свои заказы по понятным причинам. А еще по понятным причинам продолжил, героически выдерживая требующий подробностей настин взгляд. — Уже третий день крупняк тащу.

— Будет туса?

— Тебе нельзя, пиздючка еще.

«Нельзя» — это то, что на Насте не работает. «Нельзя» окрашено для Насти красным цветом, очерчено кругами мишени и полито мёдом. В общем, сказать Насте: «нельзя» — дохлый номер, это все прекрасно знают, Костя — из тех, кто в особенности. И если раньше ей было просто любопытно, то теперь прям надо, иначе все, жизнь не мила.

— А что, веселиться теперь только старикам можно?

— Чё ты на меня гонишь, Брык, не я хозяин, мне передали, что приглашены только с 10 по 12. Я тебя, что в кармане протащу?

— Плевать, я все устрою, ты мне дату скажи.

Костя даже юлить из прикола не стал, зачем себе кровь портить под конец дня, ему еще вещи к себе тащить. Настю, сложно представить, но одежда уже не интересовала, он мог хоть её любимую юбку утащить: интересы сдвинулись в другую сторону, цель обновилась, винтики запущены в другую сторону.

— Да, именно ты и протащишь.

***

Ну, Кот, конечно, загнул с карманом, но если взять что побольше…

Всего лишь нужен был чемодан и настойчиво поулыбаться Боре с класса постарше. Вуа-ля! Чемодан она одолжила у второй соседки, Муры, достаточно большой и не такой броский, как неоново-желтый настин, а Боря хоть и сопротивлялся, свое дело сделал и обещал молчать за пачку сигарет. Забавно, что многие зубрилы курят, но так стыдятся этого так, что боятся связываться даже с сороками, хотя у тех можно скупить пару блоков, которых им с головой хватит до конца года.

— Блять, Брык, ты серьезно?

Настя уже сидела внутри, довольно выглядывая из недр чемодана. По взгляду было понятно, что она пиздец как серьезно и гордилась этим. Она похлопала пустому пространству вокруг, — гляди, еще и бухло поместится. Костю сломало пополам, от ржача даже лицо покраснело.

— Тебе хули не нравится, я тебе подогнала заебись, какую авоську, а в ответ получаю только смех, ясно, абьюз. — Для идеальной картинки обиды не хватало только отвернуться, скрестить руки на груди и надуть щеки.

— Я уже хочу видеть, как ты выбираешься из этой херни на пилотке. Они же в говно, Насть, будут, их удар нахер хватит, людей трезвенниками сделаешь.

— Главное, что я не буду. — Настя захлопывает чемодан и пихает в руки Косте. — Только не забудь приоткрытым оставить немного, а то хладный труп провезёшь. Встречаемся у Лены, помнишь?

***

Когда Костя вваливается в комнату с чемоданом наперевес, а Настя чудесным образом складывается в нём, на лице Лены написано, что она не удивлена лапслоком. Очень неотзывчивая публика, Настя возмущенно завершает карьеру очаровательной помощницы фокусника.

***

Нелегально таскать людей, конечно, котик нихрена не умеет. Может, оно и к лучшему. Настю будто снова прокатили по всем областным кочкам в тесной маршрутке, только на этот раз со стеклянной тарой с особо ценным содержимым.

— Давай, Золушка, ваша остановка, — Костя откинул верх чемодана где-то в темном углу комнаты.

— Эх, а че не посреди комнаты, такой номер упустили.

Настя щурится от часто мигающего света света, принимая костину руку помощи. Она подтягивает сползшие, от сидения в неудобном положении, штаны и оглядывается. Лены нигде не видно, небось уже присосалась к бутылке. Или чему поинтереснее. Или кому. Костя за ней уже застегивает сумку и закидывает на плечо.

— Ну, трезвенники-клиенты мне точно не нужны. Я тут недолго буду, кстати, приветы оставлю и по коням. Давай, только без меня сильно не веселитесь, а то я дама обидчивая, — он получает свой заслуженный чмок в щечку и скрывается в постепенно растущей кучи людей.

Пока цель у Насти всего одна: найти Лену.

Однако первый удивленный полный узнавания взгляд тут же сбивает Настю с пути, она смеется, обнимается и принимает предложенный стакан.

[nick]Леночка Величко[/nick][status]НУ ШТО КИСОНЬКИ, В ЛЕВО, А ТЕПЕРЬ ЗА ПИВОМ[/status][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Webp.1593156805.jpg[/icon][sign]Если ты разобьёшь мне сердце, я разобью тебе ебало хуесос

19 лет, Хорс (12Х), кружок программирования, кружок аниме, оформительский сектор[/sign]

Лена успевает обойти комнаты три и почувствовать лёгкое головокружение, прежде чем Брык дёргает её за запястье, утаскивая из компании уже неплохо накидавшихся Паши и Маши, которые тут же используют Ленино отсутствие, чтобы засунуть языки друг другу в глотки. Лена улыбается. А потом замечает за Настиным плечом армянина.

— Лена! — Настя весьма весела и нетерпелива, что наталкивает Лену на определённые мысли, и она примерно знает, что услышит. Не то, чтобы она была против немного понянчить красивого армянина, в конце концов целуется он крышесносно, но во-первых, она не помнит его имени, а во-вторых… каждый раз появляясь у неё на горизонте, Агриян сбивает в пизду все планы и ориентиры, и это Лене ой как не нравится.

— Будешь должна, Брык, — у улыбкой наклоняется Лена к Настиному виску, когда та бойко её презентует. Настя только смеётся, подмигивая армянину:

— Да ладно, я же вижу: Рома тебе нравится! Вы отлично проведёте время! — О, Рома, точно.

Раздражение немного сбивает с Лены опьянение, и даже если Настя немножко права, Лена скорее съест свой бесполезный ноут, чем позволит этому "нравится" развиваться. Агриян по-мальчишески улыбается на уголок, и Лене нравится его лицо, вот бы к нему ещё не прилагалась гиперфиксация на самой Лене.

— Не хочешь выпить со своим будущим парнем? — Какой же он сука бесячий… И сука обаятельный. Лена ищет глазами Брык, но не находит, и только усмехается, снова стреляя глазами в армянина и, только после глубокого глотка виски из горла, отвечает:

— Боюсь, тогда я останусь трезвой.

Рома щурится.

— Да брось, ещё немного, и ты согласишься! — Лена салютует ему бутылкой:

— За твою самоуверенность, армянин!

И они пьют, стреляют у кого-то сигареты и даже не успевают поцапаться, пока в Лениной бутылке не кончается вайт хорс. В комнате Игоря душно и полутемно: только огоньки чужих колец бегают по стенам на манер светомузыки. Полина очень эмоционально рассказывает о том, как они с Димасом пытались поебаться под лестницей у оранжереи, Димас, весь красный и вставляющий редкие комментарии, лежит на кровати Игоря. Рома смеётся над чьей-то шуткой и его зубы выглядят почти неоновыми - Лена залипает. Агриян замечает, наклоняется, почти касаясь её губ, и Лена тянется навстречу, но в последний момент он отстраняется, улыбаясь во все двадцать восемь:

— Го встречаться?

И это четвёртый раз за блядский вечер.
И Лена психует.

Она вылетает в коридор, чуть не сшибая чьи-то разложенные в проходе ноги, из соседнего блока вылетает полуголый Погребной, но от него Лена успевает увернуться, расплёскивая остатки отжатого у Димаса коньяка, и бесится ещё сильнее, пихая Олега в бок.

— О! Величко! — Олег мерзко улыбается. Он иррационально нравится Лене, когда не совсем уж нудит, они даже сосались как-то классе в девятом. — А у тебя колготки порвались, — он хихикает: ну что за мудак иногда.

— Я тебе ща ебало порву, — раздаётся за её спиной, и Лена вскипает окончательно. Агриян подходит ближе с намерением приобнять, но она выворачивается, закидывает Погребному локоть на плечо - тот даже рот свой блядский от неожиданности закрывает. Армянин щурится.

— А чё, Величко, пошли в правду или вызов? — Он подыгрывает, по-уебански ей улыбаясь, и кладя руку на талию, а потом орёт на весь коридор, — РЕБЯТ ГО В ПРАВДУ ИЛИ ВЫЗОВ!

Лена наблюдает за Роминым лицом, пока прибежавшие на зов девчонки не закрывают ей обзор, но то, что она успевает увидеть её радует: Агриян злится, раздувая ноздри, и Лена внутренне злорадствует, ждёт, чтобы его бомбануло. Рома замечает и псевдопохуистически пожимает плечами.

Как же он бесит, просто невыносимо.

— Пойдём, — отвечает Лена Погребному, и, не отводя от армянина глаз, ныряет в пропахший спиртом блок.

Агриян, ожидаемо, идёт за ней, мимоходом пихая плечом посмеивающегося Олега.

Отредактировано Саша Филиппова (2020-06-26 10:35:11)

Кеша смотрит на себя в зеркало.

В комнатах хорсичей сухо из-за побочек от толщи звукоизоляционных, но его волосы всё равно взбиваются в вихрастые кольца, падая на нос, закрывая уши. Кеша медленно протягивает руку, не отводят взгляда от собственного отражения, и трогает щеку и подбородок. Мда. Движения он видит, но прикосновений не чувствует — всё ощущается онемевшим, как будто тело целиком затекло. Крупные, рассыпанные по лицу веснушки кажутся Кеше чумными пятнами в этом освещении. Он выглядит болезненно — то есть, как обычно — и пьяно. И не чувствует лица. Потрясающе.

Кеша смотрит на себя в зеркало, и это первое, что он понимает, когда выплывает из небытия.

За дверью грохочет музыка, но в ванной всё равно слишком тихо — это следующая мысль, которую Кеша подмечает автоматически. Он глубоко втягивает воздух, наблюдя, как набухают лёгкие под чёрной рубашкой и грудной клеткой. Запах. Да, здесь тоже звукоизоляционка. Неужели он здесь с кем-то трахался? Нет, медленно ворочается мысль, он даже в отключке бы не стал вот так — не пойми с кем. Кеша уверен в своих предохранителях. Здесь кто-то трахался до него? Он сам наложил, когда пришёл? Вряд ли — в таком состоянии он даже простейшего "освети" не выдаст...

Кеша пьяным длинным движением включает воду, двигает ручку крана упора на голубой кружок, и дождавшись, пока вода станет ледяной, наклоняется. Колючий холод обжигает глаза и нос, но Кеша терпит, задержав дыхание. Отодвигается, набирает в ладони горсть воды и обтирает лицо, всё ещё его не чувствуя.

Когда он выпрямляется — покрасневший, с мокрыми спереди кудрями, промаргивающийся — то, наконец, видит в отражении сидящего на полу за унитазом Мармиядова. Тот смотрит на него в ответ, лупоглазо моргая своими огромными глазищами через толстые линзы.

— Мне было плохо? — с сомнением спрашивает Кеша, тянясь к нурлановому полотенцу с хорсовой вышивкой, и окуная туда лицо. Собственный голос в горле трещит, как сухая осенняя полома под ногами.

— Тебе не бывает плохо от выпивки, — отвечает Захар певуче и ставит подбородок на ладонь.

— Тогда зачем ты наложил звукоизоляционное?

Зубастая улыбка Захара, которую тот на короткий миг показывает вместо ответа, могла бы трактоваться по-разному — от угрожающей до многозначительной — но Кеша знает Мармиядова достаточно давно, чтобы трактовать её как "ну, просто". Он удовлетворённо хмыкает. Захару нравилось быть рядом с людьми и нравилось помогать некоторым из них, так что Кеша расценивает это как жест диковатой молчаливой заботы. Вполне в духе Захара.

Он отбрасывает полотенце на бортик ванной — Нурлан всё равно будет утром рвать и метать, но всегда можно свалить на кого-нибудь другого — и хлопает себя по щекам. На этот раз хлопок, пусть приглушенно, но ощущается сквозь кожу. Ладно... Ладно. Он достаточно пьян, чтобы найти что-то забавное по ту сторону двери. Мысли в голове медленно лопаются, оставляя после себя легкую щекотку. Кеше хочется спорить о политике, курить, танцевать на чужих костях и, немножечко — целоваться.

Когда он открывает дверь и музыка обрушивается на него вибрацией басов, Мармиядова за его спиной в ванной уже нет, а сам Кеша чуть не впечатывается в двух парней — кажется, ловца из основного состава Айтвараса с дурацкой фамилией и какого-то лохматого блондина; оба возвышаются над ним, лица обоих слегка расплываются, — и, пробормотав "Аккуратнее", протискивается мимо них в комнату Нурлана.

Расстановка сил здесь бросается в глаза с порога.

— Иннокентий! — смеётся Джем, чей голос мягко и низко доминирует над музыкой и гомоном чужих разговоров. Он стоит на стуле, стул, в свою очередь, стоит на двух ножках, и Кеша даже пьяным понимает, что это закончится катастрофой.  — Иннокентий, как играть в правду или действие? У нас интеллектуальный дискурс!

— Ты просто не знаешь правил, Джем! — кричит девчачий голос с людского месива на кровати Погребного. — Кеша тебе не поможет!

Под общий смех Джем позволяет маленькой Оле из 12Я обнять себя за талию (правильно, а то он ёбнется) и вытягивает к нему руку:

— Иннокентий, ваше слово! Как играем: с бутылочкой? Без неё? Голоса электората разделились! Никто не может вырваться вперёд!

Кеша вздыхает, складывает худые руки на худой груди, оглядываясь — даже сквозь пьяный блюр он видит, что взгляды стекаются к нему; кто-то из одноклассников кричит "Кеш, ну!", кто-то предлагает ему стакан, но Кеша протянутую руку игнорирует.

— Можем с бутылочкой, — наконец, выдаёт он, сосредоточившись на то, чего от него хотят. — Она определяет порядок очереди. Можем без, и тогда нужно по кругу. Вы сможете сесть в круг или вас придётся как детей в детском саду рассаживать?

— Я не против, если ты меня рассадишь! — пытается чмокнуть его в щеку пьяная Дина, но Кеша, закатывая глаза, уклоняется от её рук и губ. Следом за Диной вваливается белобрысый Ашкенази из Авангарда, улыбается ему шальной бухой улыбкой, тоже пытается чмокнуть — вряд ли он вообще соображает, кто Кеша такой — но Гинс делает шаг в сторону, и Ашкенази, не удержав равновесия, валится на какого-то пацана на кровати. Судя по раздраженному "Да блять, Ашан", какой-то пацан на кровати — это Глеб. Ну, извиняйте.

— Ты будешь играть, моя принцесса? — спрашивает Джем через комнату, и Кеша равнодушно пожимает плечами — почему бы и нет. Он оглядывает веселящуюся толпу, выбирает приемлимый для себя угол на краю погребной кровати, взглядом сгоняет Лёню из 12Д и, держась ладонью за бортик, опускается, подбивая подушку себе под спину. Вплотную к нему сидит Брагин с очередной девчонкой на коленях, которую Кеша даже идентифицировать не может — значит, пробравшаяся младшеклассница. Небо, думает Кеша, насмешливо и пьяно, какой же фарс. Брагин так пыжится, чмокает её, прогоняет, и всё это напоминает натуженное театральное представление. Какие девочки, Перуна ради, Брагин, с восьмого класса иногда хочется сказать Кеше. Ты же гей.

— Ну что? — Джема со второй стороны обнимает уже второй человек, судя по тупой кепке, Невский, и теперь они оба удерживают Асламбекова на качающемся стуле. — Друзья мои! Иннокентий бесполезен. Так с бутылочкой или без?

[nick]Кеша Гинс[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/kesha.1582191820.png[/icon][status]то ли золото, то ли ртуть[/status]

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Дни бежали быстро.

Захар свистел — свист уносился по камням, звенел в тайниках, убегал высокочастотными ручейками; Захар прислушивался; свист возвращался по камням — гора свистела.

Дни были заполнены голосами, которые нужно было слушать: все заговорили хором, как и обычно в громком сентябре. Голос Жени раздавался из кабинета КГУ почти на всю гору — громкий, хорошо поставленный, слышный из самых разных уголков; Захару даже усилий не приходилось прикладывать. Аристарх говорил мягким шепотом, скрадывал улыбки, сидел далеко — Захар щурился, читал по губам, прятался в каменных складках. Он сворачивал на чужие голоса, вившиеся среди камней, как свист. Достаточно просто слушать.

Захар никогда не пытался никому этого объяснить: ну, никто и не понял бы. Однажды он сделал попытку заговорить об этом с Женей, но тот сощурился, собрал брови к середине высокого светлого лба, сложил пальцы крепким замком... Спросил — не синестет ли Захар. Ты упрощаешь, ответил он. Стигматизируешь. Мы в школе, полной древней магии, а не в кресле у психиатра. Смотри шире.

В общем, возможно, с тех пор Женя был уверен, что Захар немножко психопат. Ну, чего бубнить-то.

Дни бежали быстро — Захар свистел, слушал, шёл за голосами, перепрыгивал с одной ступеньки на другую, пару раз испугал до визга двух пятиклашек, забывал поесть. Во вторник не получилось сходить на уроки — слишком громко разговаривали две сороки, забившись в темноту под полигонами; Аристарх заказал что-то, в чём они совсем не были уверены. Захар мысленно провёл линию: Аристарху никогда не требовалась помощь сорок, чтобы проносить в школу свои тайны. Вопросы скакали по камням, отбивая настойчивый ритм; насвистывая, Захар отправился вдоль линии за ответами.

Когда он оглянулся, прошло пять дней.

Сообщение висело в прочитанных на телефоне; Захар не стал делать вид, что не прочитал, и чат стирать тоже не стал. Спустя пять дней он достал телефон, посмотрел на иконку контакта, испытал сомнение — снова — и закрыл. Почесал грудь — там, где оно осело. Сомнение. Если бы его можно было описать звуками, подумал Захар, кладя голову на стол в пустом ночью кабинете КГУ, то у сомнения был бы высокий визгливый голос. Не хороший и не плохой, не приятный или неприятный — у звука есть частота, но нет эстетических качеств. Оценки звуку даёт только тот, кто слышит. Эффект наблюдателя. Квантовая физика. Волновые свойства электрона. Кот Шрёдингера. Классика.

— Тебе стоит сходить на пилотку завтра, — говорит Женя, не отвлекаясь от писанины. Захар прикрывает глаза — Женя пишет что-то о расписании мероприятий на октябрь и слегка нервничает, если верить ручке в его руках. Линии причин разбегаются, Захар выбирает наиболее вероятную — разработка ВКР накладывается сразу на несколько мероприятий, и Женя ничего не может с этим поделать. Линия бежит дальше; Захар подумает, что с этим можно сделать.

— А что там будет интересного? — он поднимает голову, отталкивая руками от стола всего себя; даже стул скрипит по полу. — Ну, кроме булуса. Меня всё равно не угостят.

— Они собрались пить булус? — Женя хмыкает, не поднимая глаз. У него короткие ресницы, на ощупь — щекотные и твёрдые... И шершавые манжеты пиджака. — Ну, значит, посмотришь, как они играют в эрудит. Попробуешь предотвратить драку.

Захар поднимается на ноги, два шага вперёд, два шага назад, разминается, тянет одной рукой другую. Валентин за его спиной переворачивается на бок и продолжает спать; Захар, походя, набрасывает на него пиджак. Пританцовывая на затекших ногах, он двигается к выходу, собираясь добраться до комнаты и поспать совсем немножко; на часах четыре утра. Валентина жалко — его вырубило пятнадцать минут назад, до этого он держался. Женю жалко тоже. За себя радостно — Захар не любил бумажки, на ощупь они резались, а на звук шуршали. Диссонанс.

— Захар, — тот оборачивается, прежде чем исчезнуть за дверью. Женя потирает ручкой подбородок, поднимает на него взгляд из красных капилляров и усталости, и предупреждает: — Ничего не делай. Я справлюсь сам.

Захар бы почувствовал укол неожиданности, если бы ещё в седьмом классе не знал, на что подписался. Женя всегда был необычным ребёнком; Жене можно было читать его мысли; Женя спрашивал разрешения только один раз, прежде чем приняться за твою жизнь и вручить тебе свою. Захару это импонировало. Никаких уколов.

— Ваше желание, — Захар раскатывает улыбку длинно, по всему лицу, как тяжелый рулон ковровой дорожки, и коротко прижимает ладонь к груди: — Буду паинькой. Спокойной ночки.

— И сходи на пилотку.

Захар паинька. Захар слушается.

*

Для вечеринки Захар подготовил карандаш и верёвку.

Карандаш он засунул за ухо, верёвку повесил на шею, а потом, как нашёл, перевесил на Яна Лявданского. Тот, конечно же, отнёсся крайне пессимистично — "Ты предлагаешь мне повеситься?" — но Захар настоял, что ему сегодня пригодится, и исчез в толпе, оставляя Яна с его пессимизмом наслаждаться водкой и перспективами. Булуса ему так и не досталось, но этого следовало ожидать; Иннокентий выглядел так, будто скоро или убьёт кого-то, или протрезвеет, а эти вещи бежали у него опасно параллельными дорожками, так что Захар легко и ненавязчиво дал ему отдышаться в ванной. Музыка отдавалась низкими басами под рёбрами и за ушами, щекотала волосы, вплеталась в пьяных смех и голоса бывших и нынешних сокурсников. Гармонично — как и всегда. В подростковых вечеринках Захар всегда видел знакомую, гладкую закономерность. Ему нравилось на них бывать.

Как и обычно, хворостину поджигает Джемал, и "правдой или действием" выводит веселье на новый виток кутежа. В комнату Нурлана начинают стекаться люди; места между кроватями затыкаются подушками и телами; шкаф отодвигают к стене, подоконники освобождают от растений, чтобы на них рассесться. Захар скользит в другую комнату; смотрит, что интересного слышит оттуда, огибает Костю Кота, который его в упор не замечает, вот хороший ребёнок; а когда возвращается, чувствует его — сомнение, пополам с тягучим удовольствием.

Ренат сидит с внешнего края кровати и смеётся, поставив локти на колени и низко опустив голову: Захар узнаёт его по округлым звукам смеха, макушке и привычке курить, зажав сигарету между указательным и большим пальцем. Ощущения приятно заполняют грудную клетку, немножко покалывают пальцы. Линия следствий, идущая от причин, происходящих в настоящем времени, вот прямо сейчас, снова немножко расплывается — хочется просто пощупать его улыбку.

Ренат отвечает кому-то — "Это восхитительно", то ли слышит Захар, то ли читает по губам, он сам иногда затрудняется сказать — и поворачивает голову в его сторону. У Захара есть пара секунд, в течение которых он... Ну, ничего не делает. Позволяет Ренату найти себя взглядом. Удовольствие внутри завихряется спиралью, и Захар отчётливо ощущает, как она кружится внутри, постепенно набирая скорость. Интересно, какой бы у неё был звук?

Глаза Рената едва расширяются, когда он его видит. Всё его лицо переливается розово-голубым, особенно на скулах, ресницы намазаны тушью, и выглядит это очень симпатично, очень приятно, хочется дотронуться. Брови поднимаются, мол, ого — и Захар коротко улыбается ему с другого конца комнаты. Это шестой день.

Не прекращая на него смотреть, пока Джемал пытает Иннокентия о правилах, Ренат поднимает свой пластмассовый стаканчик, улыбается хитро — мог ли обидеться? — салютует и залпом пьёт. Кадык движется вниз, а затем вверх, и Захар смотрит, не отводя глаз.

Какой бы у этого движения был бы звук?

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Ренат — блёстки и громкий всплеск, блеск глаз и звук раскатанного на языке поцелуя, пьянящая рапсодия вечной вечеринки. Захар часто такое слышит: укрытые заботливой каменной рукой, подростки крайне изобретательны, когда дело касается кутежа; здесь многие вписываются в пьяную мелодию, совместно создают представление, как хорошо слаженный оркестр. Джемал — кларнет, Кирилл Брагин — контрабас, Харитон Васнецов в яркой куртке — альт, Иннокентий — скрипка... Ренат — виолончель. Полнозвучная гармония с октавным удвоением баса. Захару нравятся ёмкие метафоры.

Дирижера здесь не бывает; такой звук не направить, не взять под руку, он рождается сам собой, созданный разлившимся в воздухе тинейджерским весельем.

Захару нравятся ёмкие метафоры.

Захар в такой метафоре — благодарный слушатель.

И, как слушателю, Захару всегда нравился звук виолончели. Ох, вот ведь жалость: кажется, он предвзят. Ему не стыдно.

Если прикрыть глаза и сосредоточиться на одном-единственном ведущем звуке, можно прослушать важные акценты — и Захар так делает редко, потому что у него... Ну, много дел. Дела-делишки. Некоторые обязательства. Скорректированный Женей курс. Но, всё-таки, если так сделать, то Захар не обманывается — он знает, что будет слушать. Он смотрит на Рената на другом конце комнаты; сверкающего Рената в роскошном розовом халате; смеющегося Рената в чужих объятиях; скучающего Рената с рассеянным взглядом; умного Рената, выхватывающего взглядом детали и расстановки; пьяного Рената; смотрящего на него Рената. У его недоумения низкие колебания, Захару хочется положить ладони и потянуть к себе. Это было бы тёплое, гармоничное ощущение, Захару бы понравилось.

Сомнение зашевелилось, подняло голову, постучалось изнутри. Захар остался на комоде, перебирая пальцами тесемку на толстовке. Ренат смотрел, потом отвлекся, потом посмотрел снова — что-то решил, и линия его решения потянулась в сторону Захара. Он подойдёт, пошутит, предложит ему выпить — Ренату нравилось занимать руки, а ещё нравилось пить — и предложит отшутиться. Линия обернулась вокруг захаровской ноги и подергала за лодыжку. Ох.

Ренат делает крюк за выпивкой, оставляя играющих за спиной, и Захар лениво следит за ним из своего угла: за гладкими движениями и непосредственной, обстоятельной серьёзностью при краже чужих стаканов. Светлые волосы выбились из укладки и падают на лоб, Ренат отпивает, морщится, забивает — и направляется прямиком к нему.

— Слушай, по поводу того сообщения...

Проблема в том, что виолончель — капризный, трудный инструмент. Нужна прорва трудных лет в консерватории, чтобы достичь синтона, а Захар даже не музыкант. У него и слуха-то нет, если честно. В четырнадцать лет ему предложили ходить в музыкалку — Захар попробовал, вышла фигня какая-то. Единственное, на чём он сносно умел играть — на детском музыкальном треугольничке.

— ...Я скажу тебе что-нибудь позже. — Захар заинтересованно наклоняет голову, игнорирует коктейль. — Или не скажу. Можем замять. Давай, — он слегка качает стаканом, призывая его забрать, — Мармиядов, правда или действие?

— А как играть, — любопытствует Захар, подражая Валентину. Валентин вообще многому его научил, хоть и открещивался. — Для этого надо напиться? — не принимая стакан, он кивает на руку Рената. — Я вам не доверяю. Вдруг вы хотите меня отравить? Споить? — Он вспыхивает улыбкой и так же быстро её стирает. — Говорите "замнём", а сами собираетесь лишить чести и опорочить?

Он не даёт ему ответить — пусть подумает, Захар не шутит — но низко наклоняется и, оставив руки на коленях, отпивает из его стакана. Водка. Он набирает полные щеки и, только выпрямившись, глотает. Облизывается. Улыбается, на этот раз длинно и тянуче, от щеки до щеки, обнажая влажные зубы и десны:

— Будем считать, что я выбрал действие и ты загадал мне выпить. Моя очередь. Правда или действие, извольте выбрать.

Ренат смотрит на него влюблёнными глазами. Любовь в них пьяная, шальная, но ощущается на коже длинными горячими поглаживаниями — прямо сквозь одежду. У этой любви голос Рената — тот, которым он рассказывает, как играть, смотрит то на губы Захара, то в глаза, то на его руки, на колени, оглядывает всего, берёт за руку —

Захару думается, что Ренату, наверное, нравятся насекомые, фильмы Томми Вайсо, ананасы и пористые поверхности — всё то, что обычных людей инстинктивно приводит в ужас. Захару хочется, чтобы Ренату нравились странные вещи — может быть, тогда у этого всего действительно может быть какой-то шанс. Захар мягко сплетает их пальцы, как делал сто раз до этого. Сегодня у этого движения другой звук, другое ощущение. Он пока не подобрал метафоры.

За две секунды до того, как их прервут, Ренат подаётся вперед — неосознанно, сам не замечает, — скользит взглядом по лицу, смеётся влажными от водки губами:

— И не смей искать в правилах лазейки, а то…

— Алоха, Ренат, — Егор Гугаев из 11Д выныривает из толпы, чуть не врезается в их колени, моргает на Захара, — и его друг, здоров, короче, Ренчанский, Ася сказала, что ты заказал блок вчера. Стрельнёшь пачку? Я отдам...

Захар оглаживает ребро ренатовской ладони большим пальцем, пока тот отсмеивается и открещивается — то ли правда не заказывал, то ли жмёт Гугаеву, тот стрелок известный — и в какой-то момент устраивает подбородок у него на плече, пугая Гугаева глазами за стёклами очков. Ренат тут же, не задумываясь, гладит его под подбородком. Это помогает: проситель нервно переводит взгляд с их сплетённых рук на лицо Захара, на лицо Рената и обратно. Громкое недоумение прогоняет его прочь; то ли не нетолерантный, то ли поверил, наконец, ренатовским сказкам насчёт проблем с расширяющими чарами на карманах (Захар знает точно, что первое). 

Он отстраняется, и, тянясь за его движением, Ренат поворачивает голову. И тогда Захар объявляет, резко, без предупреждения:

— Мой вопрос.

А затем, конечно, вытягивает длинную паузу, потянувшись к Ренату непозволительно долгим движением, и снимая с его халата волос Ларисы Шмелевой. Ренат шлёпает его по руке, мол, положи где взял, и Захар хихикает:

— Чего ты хочешь? В данный момент. — Он умалчивает: я бы мог исполнить что угодно. Ещё умалчивает: любое твоё желание. Ещё: дай мне повод. Улыбается: — Отвечай только правду, Ренчанский.

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Пока Ренат расписывается в своих нежеланиях, убирает стаканы, флиртует с ним — ещё ближе к краю, чем в прошлом году, хотя, казалось бы, куда очевиднее, чем поцелуй за трибунами, но вот фанфакт: они ещё ни разу не целовались с языком — Захар шевелит ногой, толкает ренатовскую ступню мыском, поддевает её, перекрещивает, Ренат двигается ближе. Их телодвижения естественные и созвучные, продолжают друг друга, словно интересно играющий дуэт... Но это только телодвижения, флирт и пьяная ренатовская влюблённость. Захар с охотой отвечает, но, на самом деле, ему хотелось бы знать, на сингл они рассчитывают, или на альбом.

— Хочу тебя со мной весь вечер. — Рассыпает Ренат тягучие смешинки, которые звучат как шутка, но на низких, искренних частотах. В глазах Рената шутки нет. — Наверное, как-то так. Достаточно честно?

Захар ничего не говорит, только отклоняется — далеко и быстро, амплитуда такая, будто он решил слиться от ответа и свалиться с комода — и незаметным быстрым движением ворует из-за уха нерасторопного десятиклассника сигарету; тот даже не замечает. Также быстро возвращается обратно, секунда — и кончик сигареты вспыхивает, а затем начинает тлеть.

Спустя две затяжки он передаёт сигарету Ренату — ласковым движением из пальцев в пальцы, проезжается по ладони, скользит, щекочет подушечками косточку на запястье.

— Мои услуги на весь вечер будут стоить дорого, — голос Захара похож на волны, то взвивающиеся, то опадающие. Он выводит каждую гласную, те вьются, оплетая Рената, словно шелковый шнурок, заботливо и игриво. Ему хочется, чтобы Ренат почувствовал и ухватился, но вряд ли это сработает. — Но я готов сделать тебе большую скидку. Политика бонусов для постоянных клиентов. Можешь отказаться, — смех у него надрывный, хриплый, как у героя-туберкулёзника из нуарного кино. Ни капли благозвучности. — Можешь согласиться.

Ренат щурится, под его накрашенными ресницами — водка и лукавство, Захару хочется попробовать тушь на вкус. Ему нравится воспринимать на звук, класть на язык, чувствовать на ощупь; Захар — любопытный до всего, что люди могут предложить; Захар — жадный до всего, что может предложить Ренат.

— Давай, теперь твоя очередь. Правда, Захар, — Ренат отпивает, не прекращая на него смотреть, — или действие?

И передаёт ему сигарету. Захар берёт её в пальцы, взвешивает, затягивается.

Правда, Захар, или действие?

Вот правда: он не уверен, что ему стоит идти на поводу у этой жадности. Ренат выглядит как человек, который перестаёт предлагать, после того, как ему наскучивает. Как человек, который готов предложить тебе весь мир, но только первые две недели. А потом — потом отбирает его обратно.

Вот правда: Захару нравятся надёжные, обстоятельные люди, постоянные в своих амбициях, привязанностях и целях. Такие, которым можно отдать все свои большие секреты, маленькие тайны и тёмные углы, все свои безопасные места и укрытия, все свои гавани и бухты.

Вот правда: Захару нравится Ренат. Сердечко, звёздочка, игнор сообщений с потенциальными последствиями, шесть дней, покалывание в пальцах, желание потрогать улыбку пальцами. Я наблюдаю за тобой из дальнего угла. Посмотришь на меня? Я не покажусь никому другому.

Вот правда: картинки идеального и ренатовского не звучат в унисон. Они звучат как опрометчивое решение.

Вот правда: Захар понятия не имеет, что ему с этим делать.

— Действие, — хрипло говорит Захар, выдыхая дым. Губы у него криво улыбаются, но глаза серьёзные. — Я выбираю действие.

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Он выбрал действие.

Это спускает внутренний предохранитель — мелодия начинает переливаться ярче, играть громче, заглушая шестидневное сомнение. Ренат перед ним — красивый, звучащий громко и широко, заглушающий другие звуки в комнате, — этот Ренат смеётся и много болтает, смотрит на него, трогает его. Каждое его прикосновения горит через ткань, оставляет горячие отпечатки. Захар чувствует их везде: на лице, за ушами, на бедре – ох, на бедре.

— Так хочется загадать тебе что-то неприличное, ужас. — Улыбка Рената звучит на всю комнату, Захар не слышит ничего другого. — Еле держу себя в руках.

Захар вязко роняет голову на плечо, мол, ах, правда? И улыбается широко-широко, так широко, когда он снова получает двойку, и одноклассники начинают неуютно ёжиться и пытаться создать между ними как можно больше физического и психологического пространства. Захар знает. О, ну конечно же, Захар знает: он некрасиво улыбается, он пугает и нервирует, скачет по нервам, как кузнечик. Многие находят кузнечиков противными. В траве сидел...

Ренат подаётся вперёд, коротко его целует – почти невинно. Глаза у Рената горят. Уже давно горят — но сейчас Захару хочется видеть в этом не исследовательский интерес юного натуралиста. Ренат бодает своим лбом его, и сейчас Захару хочется...

— ...Я хочу чтобы ты лег мне на колени и я мог чесать тебя за ушко, — Ренат отклоняется,  очень зря. — Организуешь? Без привлечения подрядчиков.

Захар молчит. В голове играет: не отстраняйся. В голове плещутся звуки, негармоничные, красивые, тревожные, некрасивые, красивые до мурашек; но Захар — Захар выбирает действие.

— Ну так? — с немного нервным смешком спрашивает Ренат, выискивая на его лице признаки побега. Ох, Ренат. — Ты собираешься...

Захар подаётся вперёд — своим обычным резким, непредсказуемым движением; они стукаются зубами, Захар наклоняет голову. Он не использует руки, они вообще не двигаются – только наклоняется корпусом, чтобы его поцеловать. Поцелуй – оглушающий звон собственных решений. Поцелуй – глубокий, потому что Захар широко открывает рот и ловит чужой вкус пьяной вишни. Поцелуй – потому что Захар думает об этом шестой день, а ещё три месяца, а ещё с десятого класса. Поцелуй – потому что ох, Ренат.

Он некрасиво улыбается, он пугает и нервирует, скачет по нервам, как кузнечик. Многие находят кузнечиков противными. В траве сидел...

В голове играет: не отстраняйся.

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Ренат откликается на поцелуй так, как ждёт от него Захар. Это всё, чего он, наверное, сейчас хочет — язык Рената в своём рту, свой язык в его. Вниз от третьего позвонка бежит горячая волна, которая рассыпается на мурашки около копчика, когда Ренат обхватывает его лицо обеими ладонями. У него сладкое алкогольное дыхание, счастливые глаза, беспечный горячий рот, оставляющий следы на его губах, скулах, щеках, шее... Каждый оставленный поцелуй Рената — ожог.

— Мне так нравится тебя целовать, — распалённо признаётся Ренат, и Захар хмыкает, низко и длинно, — но я думаю ты начал о чём-то догадываться...

— О чём, — Захар подставляет лицо для размашистого поцелуя, почти засоса, — понятия не имею, что ты имеешь ввиду... Уточни.

— Эй, — врывается в их вакуум девчачий голосок, но Ренат не открывается от его челюсти, и тогда голос повторяет:

— Ребят. Эй. Извините, что мешаю, но мне нужен верхний ящик. Спрыгивайте.

Ренат  растерянно моргает, а Захар не дожидается конца фразы, оказываясь на полу ещё до того, как она об этом просит. Не обращая не девушку — 11Х, Саша Фокина, скорее всего, загадали в "действии" сделать что-то с одеждой Нурлана, потому что это его комната, его комод, а у неё слишком обречённо-мрачное выражение лица; на всё это Захару требуется не больше секунды — ни малейшего внимания, он стягивает Рената с комода следом, цепко обвив его запястья. Ренат смеётся, запрокинув голову, и чуть не сбивает батарею стаканов и бутылок, вызывая хоровое недовольное шиканье.

Захар не даёт ему отвлечься — нет, не отводи взгляд, не в этот раз — и, сплетая их ладони, подтаскивает к себе, врезая Рената в себя грудью. Он знает: Ренат хочет быть тысячью вещей одновременно — и с тысячью вещей одновременно. Он певец, космонавт, путешественник, химик-ядерщик, звезда цыганского табора, примадонна на сцене Большого; он хочет сладкого и солёного, конфет и яда, большого Чувства и маленьких мелких чувств, он хочет надеть и красное, и фиолетовое, хочет встречаться с Лёшей и Алисой — и всё это прямо сейчас. Ренат не останавливает надолго взгляд — может быть, и хотел бы, но не получается. Ведь в мире столько всего, кем можно стать, столько чувств, которые можно испытать, столько людей, которых можно полюбить —

Захар всё это знает. Он видит каждую возможность, разбегающуюся от Рената; перспективы, заполняющие комнату, бегущие в разные стороны, тянущиеся в будущее. Они звенят предупреждениями. Звучат метафорами. Говорят: Захар, позволить волнам себе покатать — это совсем не то же самое, что нырнуть на глубину нескольких мегапаскалей.

Когда Ренат поворачивает голову, чтобы ответить на что-то брошенное про "кривые ноги" и "смотри где ходишь", Захар разворачивает его лицо обратно к себе и целует. Не отвлекайся. Не отвлекайся. Не отвлекайся.

— Тебе нравится меня целовать? — он облизывает его рот прямо под удивленными взглядами возмущённых неаккуратным ногохождением; плевать, Захару всегда плевать, сегодня ему плевать в особенности; их звуки ничего не значат, — Ну так целуй.

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Ренат прижимает его к стене — бессовестный мальчишка, бесстыдный пацан с влажным вкусным ртом. Захар никогда не занимался сексом, но сейчас его попросту трахали языком. У Рената — пухлые, раскрасневшиеся губы, которыми он улыбается, пока его гибкий язык оглаживает Захара изнутри. «Переспим после экзаменов?» — смеётся он, и между ними нет и сантиметра; Захар рывком тянет его на себя, думает, убедил, переспим. Враньё — ничего он не думает, мыслей в голове не осталось, все выбило чужим языком.

Где-то коротнуло, сгорело, перемкнуло — но он даже не понимает где.

Внешний мир рябит и идёт белым шумом, звуки сливаются в неразборчивые помехи. Захар слышит только горячие ладони Рената под своей футболкой, глубоко тянет воздух, подаётся под них телом — но Ренат смеётся и толкает его обратно к стене. Ренат – жадный, и не оставляет миру ничего: вокруг остаётся только он и его улыбка, Ренат и его руки, Ренат и его бедра, прижимающиеся к Захару, Ренат… Ренат.

И Ренат говорит «Пойдём». Тянет его куда-то — вслед за собой, своими руками и бёдрами, и Захар идёт, как на привязи. Пойманная городская страшилка, дайте ей ещё один поцелуй.

Быть пьяным от алкоголя, пьяным от наркотического прихода, пьяным от эмоций — Захар не знает, от чего именно, Захар почти не пил, никогда не ширялся и не был самым эмоциональным человеком под горой, но сейчас он пьян.

Во имя всего, как же, как же он пьян.

Кажется, вокруг что-то меняется – возможно, становится тише, чуть темнее, но всё это совсем не важно. Захар проходится языком по длинной металлической серёжке, находит местечко за ухом и всасывает кожу в рот – кажется, у Рената бегут мурашки, но может в пьяной горячке ему и кажется.

— Веди, - просит Ренат, а Захар слышит звук, но не понимает смысла; и тогда он хватает его за подбородок, лижет губы, и говорит с повелительными нотками: — Захар, веди.

Захар не слышит — он просто тянет Рената на себя, меняется местами, придавливает его к стене собой, кусает пальцы, которыми тот, смеясь, пытается отгородиться. Инстинктивно толкается в Рената бедрами, вызывая сдавленный «ох», на котором спотыкается его смех. И когда Захар оставляет яркий засос на его шее, он цепляется за его плечи и спрашивает странным, хриплым голосом:

— Тебе когда-нибудь делали минет?

— Что? — пьяно бормочет Захар, оставляя поцелуй-укус ещё ниже.

Ренат толкает его в грудь, отстраняет, упирается ладонями прямо там, где тяжело бухает сердце:

— Отведи меня куда-нибудь, — и глаза у него тёмные-тёмные. — Я хочу тебе отсосать.

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Вот что стоит знать: в темноте Захар видит просто отлично.

Вся комната — их тяжёлое дыхание. Свистящий вдох, шершавый выдох; звуки наполняют тесную кладовую, словно вата.

Захар целует всё, до чего может дорваться. Ренат целует всё, до чего может дорваться. Они похожи на двух подростков в кладовке общежития — да, они и есть два подростка в кладовке общежития. У Рената под халатом — цветастая пижама, которую Захар сминает, с силой прижимая его к себе. Ренату, кажется, только этого и нужно: он обвивает его, вылизывает, он улыбается и Захар слышит его улыбку на своей коже. Он говорит:

— Правило будет только одно.

Захар не особо вслушивается; он хочет поймать его губы, но Ренат плавно ныряет вниз, к шее, дразнится. Потом всё-таки целует — коротко, глаза у него бесовато блестят из-под ресниц, и Захару хочется дотронуться рукой. Всё, из чего состоит Ренат — взгляды, улыбки, голос, искристый смех, вспухшие от трения об щетину губы, горячий жадный язык, хитрые пальцы, жаркие поцелуи —  всё это Захару хочется потрогать руками. И поцеловать.

Ведя пьяным вишнёвым шёпотом по челюсти, Ренат предупреждает:

— Важно чтобы ты отнесся к его исполнению серьезно.

А потом —

потом он опускается на колени.

Вот что стоит знать: в темноте Захар видит просто отлично.

Ренат сползает, держась за его ноги, и в мозгу восторженно колотится — ого, думает Захар, так ты серьёзно, думает Захар, ради Велеса, думает Захар. Вот факт: ему никогда не отсасывали. Вот факт: не то чтобы он особенно на этом настаивал. Вот факт: не то чтобы до этого момента он думал, что ему это нужно.

Вот факт: ему очень нужно.

Ренат перед ним на коленях, растрёпанный, зацелованный, расстёгивающий его джинсы, улыбающийся подначивающе и взволнованно одновременно — да, думает Захар с разгорающейся жадностью, да, мне это нужно. Электроны в мозгу коротят током нейронные связи, запоминая каждую ноту этой увертюры: раскрытые ладони жгут кожу на бедрах, мягко обкатывающий гласные Ренат, его нервные смешки, взгляд снизу вверх, сладкое дыхание, оседающее на захаровом члене прямо перед его лицом. Взгляд Рената обещает: “я сделаю тебе хорошо, родной; я сделаю так, что на этот раз ты не сбежишь”. Захар не собирается.

Весь мир сужается до красных губ Рената, когда те обхватывают головку.

У его рта горячий, сочный звук незнакомого удовольствия.

Возможно, когда кто-то облизывает твой член, нужно реагировать по-другому — закатывать глаза, откидывать голову, стонать, хвататься за стены, — но Захар просто… смотрит. Горячая щекотка разливается вниз по телу, а язык Рената выталкивает из него хриплые свистящие вдохи, и внутри напрягшегося живота всё горит, — но Захар продолжает смотреть, пока не затекает шея, не двигается, только грудь конвульсивно вздымается и опадает. Он не отрывает взгляда от Рената, когда тот втягивает щеки, он намертво залипает, когда Ренат проходится языком по всей длине, влажно целует каждую вену на члене. Холодный горный воздух сменяется жарким языком, от контраста поджимаются пальцы на ногах. Ренат поднимает на него взгляд — выискивает, смотрит на реакцию, такой взволнованный, такой красивый — и за голодной пеленой Захару хочется взять его руку и просунуть себе под кофту, положить на грудь. Пусть почувствует, как ему жарко, как бешено у него заходится сердце. Какая ещё на тебя может быть реакция...

Не отпуская взгляда, Ренат придерживает его — не шевелись, говорит из-под ресниц — и подаётся вперёд, плотно обхватывая его настолько глубоко, насколько может взять.

Внутри всё дёргается вниз, все органы, вместе с сердцем — колени становятся ватными, Захару кажется, что он вот-вот соскользнёт. Рот Рената тесно сжимает член, там горячо, там охуительно, там —

Захар уверен, что он сейчас кончит.

Мысли не ловятся, ноты идут вразнос, хочется двинуть бёдрами и словить ту слабость в животе, которая щекотно скручивает его в предоргазменном удовольствии. Захар открывает глаза — когда только успел закрыть — и находит свою руку в волосах Рената — когда только успел схватиться.

Он роняет подбородок на грудь, кажется, стонет, задыхаясь, видит себя — живот и бедра в темных засосах. Видит Рената — глаза закрыты, голова плавно двигается, губы просто невыносимо красные в этой темноте. Чувствует, как внутри двигается язык. Захар оттягивает его волосы назад, убирает горстью с лица, думает: открой глаза.

И Ренат открывает.

Проходится кулаком по члену, выламывая у Захара дыхание до хрипа, напоследок играется с головкой — посасывает её, плотно сжимая губы, не прекращая на него смотреть, а затем, дождавшись сорванного стона и улыбнувшись ему, спрашивает:

— Кончишь для меня?

Ох.

Он не знает, что сорвало последнюю ниточку — этот восхитительный рот, эти красные губы, эта просящая нотка в требовании, рука, резко прошедшая по всей длине, или то, что Захар не может ему отказать. Всё месте это сплетается в тугой комок в паху, стуком в висках, а потом расплетается — быстро и сильно, как сорванный якорем узел. Захар сгибается, упирается рукой в чужое плечо, чувствует облегчение разрядки — намного более сильное, чем от своей или чужой руки, незнакомое, оставляющее красные следы под зажмуренными веками. Это хорошо. Это потрясающе хорошо. Это…

Тишина послеоргазменной эйфории разрывается смехом и вибрацией на влажной коже: Захар открывает глаза и ловит улыбку Рената пальцами, гладит её, трогает:

— Тебе понравилось, — констатирует тот, прикусывая ему палец, взъерошенный и довольный. Захар вытирает его рот рукой: — У меня ноет челюсть и колени. Подними меня? — И, когда Захар тянет его с пола, снова смеётся: — Ну что, теперь-то переспим после экзаменов?

— Иди сюда.

— Или снова пропадёшь на неделю? — продолжает смеяться он.

— Иди сюда, — мурлыча, повторяет Захар, ставя его вертикально — Ренат морщится, трясёт ногой, его слегка ведёт в сторону, но Захар удерживает его. Тянет к себе за подбородок, вжимается в губы губами. Те горячие — ещё бы.

Ренат прижимается к нему, почти ложится на него, и ткань его халата трётся о ещё чувствительный член; некомфортно, но сейчас не важно. Захар просовывает руки под полы халата, заставляет пояс развязаться, оглаживает бока, бедра, останавливается пальцами у резинки штанов. Разрывает поцелуй, моргает за стёклами очков. Спрашивает:

— Хочешь?

Он гладит большими пальцами поджимающийся живот под сбившейся футболкой, чувствует чужой стояк, но не трогает. В голове больше не стучит, картинка обретает четкость — лицо Рената, мягкое и весёлое, обретает четкость. Захару почему-то хочется какой-то… правильности.

— Спроси, — сглатывает Ренат, — спроси чего я хочу.

Захар улыбается: улыбка получается зубами, достаточно широкая, чтобы считаться его обычной, но взгляд выдаёт его с головой, когда он послушно спрашивает:

— Чего ты хочешь?

— Тебя, — без промедления отвечает тот, обвивая его шею руками, прижимаясь к бедру своим твёрдым членом сквозь тонкую ткань, и не давая их взглядам разойтись. — И пить. Господи, пиздецки хочу пить. И кончить. За тобой должок, Мармиядов. Непривычно, наверное, да?

Захар прекрасно знает, что у него ледяные руки — и именно поэтому знает пару отличных заклинаний, чтобы их согреть. Он бормочет одно из них, чувствуя, как отзывается кольцо и как по ладоням начинает течь тепло — и только после этого ныряет обеими руками под резинку, оттягивая её так, чтобы обхватить чужой член. Ренат дергается, руки его соскальзывают с шеи, упираются Захару в плечи. Как тебе нравится? Как тебе хорошо?

Захар на пробу обводит большим пальцем уже мокрую головку, а другой рукой ведёт кулаком сверху вниз. У Рената небольшой, аккуратный член, красивый, думает Захар, поддевая и перебирая пальцами нежную кожу под головкой, ему идёт. Крупная ладонь Захара на этом члене тоже ему идёт.

— М-м-м, — Ренат прикрывает глаза, выдыхает, — ах, чёрт… Чуть быстрее...

От его подрагивающего голоса член снова слегка оживает, предупреждающее тяжелеет пах. Как прикажете, с удовольствием думает Захар. Прикажи мне ещё что-нибудь. Скажи, как тебе нравится. Я всё сделаю.

От быстрых, ритмичных движений Ренат стонет, и Захар наклоняется и ищет его рот; тот с готовностью раскрывается навстречу, податливый и несосредоточенный — Ренат даже глаз не открывает. Захар двигает запястьем, ловит его язык, с упоением втягивает в рот. Ему так нравились звуки, которые мог дать ему Ренат — все, от сбитого дыхания, шороха одежды, до влажных и неприличных. Всё, что раньше ограничивалось любопытством и тактильным “ух, нравится”, сейчас звучит совсем по-другому — Захар чувствует эту разницу в собственных ощущениях, чувствует её в поцелуе, даже в своих руках, ответственных за то, насколько быстро Ренат сегодня кончит. Разница разливается восторгом от стона, который Ренат издаёт ему в рот, наслаждением от его волос, щекочущих виски; Захар ловит эту разницу и сейчас она пугает его не так сильно, как в самом начале.

— Ренат, — бормочет он, оставляя мокрый след на губах Рената, — Ренат, посмотри на меня…

Тот тянется следом, облизывает губы, разжмуривается неохотно. Захар ещё раз проводит кулаком — жестко и быстро, заставляя его вздрогнуть, и зубасто улыбается, глядя в тёмные, расфокусированные глаза:

— Переспим после экзаменов?

[nick]З М[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/yafvafyvafyv.1582309582.png[/icon][status]калибры, стволы, слова[/status]

Общение всегда пьянило Настю чуть больше, чем алкоголь. Сейчас она обсуждает Власовых, стреляя взглядом в близняшек, которые льнут по обе стороны запасного ловца Булата, Настя даже не помнит его имя. Кто-то аккуратно перехватывает её за руку, притягивая к новым лицам, к новому разговору и выпивке.

— Ну и че думаешь, пообещал он Галке, что такое не повторится, а он напиздел и с какой-то блядью из Дажбога переспал, прикинь, ну та, рыженькая такая с сиськами большими, — Таня старалась перекричать музыку, подавая ревущей Гале пластиковый стаканчик.

— Ахуеть, никогда бы на Борю не подумала, — Настя кривит лицо, — Галечка, ну не плачь, киса, он такую красотку упустил, — она гладит её по спине, перехватывая водку разбавленную с колой себе.

— Он-он такая тварь, уже третий раз. — У Гали размазанные стрелки и течет тушь, Настя заботливо стирает черные следы подводки рукавом кем-то брошенной кофтой.

Утешать почти знакомую девушку после разрыва — благородство и пример сестринства, выпивать вместо неё — еще и самопожертвование и забота. Господи, Настя такой прекрасный человек, почему Вестник всё ещё не взял у неё интервью? Она бы отлично смотрелась на первой страничке, между прочим.

Настя учит Галю танцевать ренегейд, пока та не бежит блевать в туалет с Таней под руку. Она тоже хотела, но увидела знакомый смазанный силуэт в поле зрения. Армянин. Настя всё ещё не встретилась с Леной.

Теперь она снова на миссии.

Перед девчонками она извиняется и, последний раз погладив Галю по руке, пообещала встретиться в ЦУМе, выпить кофе, поболтать и выбрать порчу.

— Ну ты бы ещё подольше у себя там посидел, чтоб Величко точно компанию себе нашла, — ворчала Настя, — никакой помощи в этом доме!

Верите или нет, но Лену найти на тусе не особо трудно, достаточно идти по местам скопления алкоголя и, возможно, симпатичных парней. Голова приятно гудит, Настя иногда озирается, чтобы не потерять свой сюрприз для подруженьки, успевая что-то спросить. Правда, её иногда заносило чуть в сторону, чтобы поздороваться с кем-то, но она вовремя возвращалась на первоначальный курс.

— Глеб здесь? — аккуратно поинтересовалась она, едва завидев Лену в компании какой-то пары, чьи имена вспоминать сейчас лень.

— Как раз собирался найти его, пока ты меня не перехватила, — Рома улыбнулся, но смотрел кажется куда-то мимо Насти. Заметил тоже, значит.

— Да? Ладно, сама позже найду. Тут постой, щас сама приведу её, чтоб не слиняла.

***

Некрасиво. Не нравится. Лена чуть ли не в лицо отпихивает Рому и уходит в неизвестном направлении. Недовольная Настя осталась одна в компании сосущихся Полины и Димы, которые чуть ли не заваливаются на кровати, потихоньку оттесняя её к краю. На фоне продолжал мямлить Серега, который подсел минут тридцать назад и начал что-то затирать; в общем-то, его как никто не слушал в начале, так и не слушали сейчас.

Она залпом добивает колу размешанную то ли водкой, то ли каким-то дешевым виски: вкус различить Настя уже не может, видимо, пора закругляться. Но та штука, которую она перехватила у Дианы была вкусненькой, надо будет спросить, что это.

— Ладно, Серега, пошли посмотрим, что за там кипиш.

Серега даже не заметил, что остался не один.

***

В комнате душно и накурено. Настя заметила бы это, если бы всё её внимание не сконцентрировалось на блондинке возле Глеба.

Не сказать, что Настя слишком сильно загналась по нему, окей? Просто он симпатичный и мило хмурится, когда она появляется на пороге КГУ. Ей также на прошлой неделе нравился… а кто ей там нравился? Не важно, ничего страшного не будет. Настя пришла повеселиться.

А ещё познакомиться с этой блондинкой.

— Боже, топ просто охуенский, это никифилини? — Настя широко улыбается, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — Бля, видела их последнюю коллекцию прямо перед началом учёбы, она оттуда? — Настя аккуратно скидывает её ногу и задницей сдвигает блонду в сторону, усаживаясь поудобнее. — Когда я хотела оформить заявку, уже в наличии ничего не было, жесть. Дашь погонять, а? — кивая на еле различимый ответ, Настя на секунду оборачивается. — Ой, Глебушка. Привет.

Из-за алкоголя в груди чуточку сжало. Кажется, Настя хотела что-то ещё добавить, но-

— Брык!

Настя вздрогнула и обернулась. До пизды довольная и пьяная Лена прекрасно знающая, что сейчас не самый подходящий момент орать её, развалилась на диване, призывна болтая пустой бутылкой в руке:

— Правда или действие. Играешь?

— Сучка. Крути уже, народ ждёт.