В общежитии хорсичей тихо. После отбоя тут стараются не шуметь, — ненароком навлечь гнев дк не хочется никому. Длинный коридор щедро увешан небольшими светильниками, из которых льётся приятный, тёплый свет. Хоть и искусственный, но выглядит совсем как настоящий, — а ведь так и не скажешь, что ты, вообще-то, находишься внутри горы.

Каждая дверь здесь скрывает за собой две комнаты, маленькую кухоньку и ванную с туалетом. Каждая дверь здесь скрывает за собой четыре человека, по парам раскиданных по небольшим коробочкам три на четыре.

За одной из таких дверей Лев, — сидит, склонившись над слегка кремовыми листами бумаги с чернилами и линейкой. Лев — перфекционист, уж лучше он сам подготовит себе тетрадь, чем будет писать в криво напечатанной линейке. Казалось бы: зачем так заморачиваться? Но ему совсем не сложно, он даже получает какое-то нездоровое наслаждение, с усердием фанатика и легкостью профессионала проводя очередную, идеально ровную, линию. После немного отстраняется, качает головой, восхищенно разглядывая плоды своих трудов, и широко улыбается. Хорошо, что два соседа из другой комнаты умотали на какую-то вечеринку, а его собственный, с которым он делит общий шкаф и стол, корпит над отчетностью дисциплинарного комитета, и никто не может увидеть, как пугающе сейчас выглядит молодой человек.

У него сегодня хорошее настроение. Преподаватель в очередной раз похвалил каллиграфический почерк, информатор-сорока принёс на хвосте парочку юных собратьев, ещё не знающих, что им не повезло попасть в поле зрения Потёмкина Льва, 18 лет, 11Х... и так далее.

За своим невероятно увлекательным занятием Лев начинает витать в облаках, размышляя и анализируя прошедший день. Тестирование по гербологии, новая и интересная тема по арифмантике, запланированная летучка, на которой Влад корчил рожицы и доводил до некрасивого хрюканья из-за спины ничего не понимающего, но привычно-спокойного Егора. Лев не замечает, но слабо хмыкает, когда вспоминает его лицо, всегда совсем чуть-чуть уставшее, но в тот момент потемневшее на один подтон. Егор — глава дисциплинарного комитета, его начальник и сосед, ещё и одноклассник; слава богу, что модули у них почти не совпадают.

Именно тот Егор, которому бы гулять с девчонками и охмурять всех направо-налево: весна же! Но нет, у него отчетность сдать нужно, ему смертельно необходимо проконтролировать буквально все, он по-другому не угомонится.

Лев замирает с линейкой в руках, задумывается и прикладывает её к губам. Почему же он сейчас не гуляет, флиртуя со всеми направо-налево? Парень пожимает плечами и поправляет и без того ровно лежащую салфетку на столе.

Устал. Последний его партнёр — гиперактивный и влюбчивый мальчишка, запрыгивающий на него с руками и ногами каждый раз, когда видел его в коридорах, — выпил из него все соки за то короткое время, что они встречались. Не то, чтобы он был истеричкой или чем-то подобным, просто... Редко можно встретить кого-то настолько... необычного.

Точно, необычный. Тот мальчишка необычный, а вот Лев чуть не пролил чернила и сейчас хватается за сердце, проклиная себя за криворукость. Ему нужно сосредоточиться.

Он прикладывает линейку к еле заметным точкам, он точно уверен, что расстояние между ними совершенно одинаковое, все было вымерено раз, наверное, на сто, он просто не может допустить ошибку.

Он прикладывает перо к листу, задерживает дыхание и чуть дергает запястьем: дверь его комнаты открывается и в проходе появляется зевающий Егор. Лев почти не вздрагивает, но брови хмуро сходятся у переносицы, потому что:

— У меня из-за тебя чуть линия не поехала, — тихо, сквозь зубы, но совсем безобидно, немного инфантильно-уязвленно. Парень не поднимает взгляда, доводит свой маленький ритуал до конца и уже потом как следует выпрямляется. — Чего тебе?

Вообще, Лев Эдуардович Потёмкин готов ко всему на свете. Ну, он готов к тому, что вот сегодня будет внезапная контрольная, он готов к тому, что вон тот мальчик так поедал его глазами, что сейчас определенно подойдет знакомиться, он готов к тому, что все злопыхатели обязательно попытаются испоганить его тетрадки, внешний вид и репутацию. Ко всем истеричкам в отношениях он тоже готов, к бесконечным проклятиям он был готов ещё с детства, так что и упоминать не нужно. Лев всегда готов, но вот конкретно вот с ним, — а под ним подразумевается противно-довольная рожа Егора, которая втайне мечтает, кто бы мог подумать, пролить чай на его конспекты, — вот конкретно с ним он НЕ готов.

Признавать это страшно даже для самого себя. Лев постоянно чувствует еле ощутимый холодок на затылке, когда краем глаза замечает, что Егор на него смотрит. В средней школе это ощущалось сильнее, Егор вызывал у него резко отрицательные чувства, настолько, что не спровоцировать драки хотя бы один раз на дню совершенно не представлялось возможным. Его поперешный сосед сбивал плед в кучу, менял местами одежду и постоянно порывался сделать что-то с его драгоценными тетрадками. Не сказать, что Лев был божьим одуванчиком… Просто он чувствовал, что этот вот дебил, собирающийся в какой-то непонятный дисциплинарный комитет, определенно таит в себе нечто такое, от чего он просто не успеет защититься.

И вот сейчас, холодок бежит от затылка по позвоночнику, палец напряженно отстукивает привычный такт, а Егор отправляет идеально белую, — ух ты моя прелесть, — кружку ему в лицо. Первые разы Лев правда был не готов, как итог все его тетрадки под гневные вопли своего владельца летели в рожу обидчика с густо приправленным: “Ну вот, теперь их только в мусорку, блять. Марков, лови, сука!” Но эта маленькая шалость настолько приелась им обоим, что Лев вытягивает длиннющую руку и ловит свой чай еще до того, как он успевает разнообразить идеально-полосатые листы. Потёмкин, на самом-то деле, думает, что Егор сейчас свалит со своей посудиной в комнату, — хотя у Льва каждый раз нервно дергается глаз, потому что спальня для этого не предназначена, хочется попить, выйди на кухню, еблоид, —  и не вылезет из неё до завтрашнего утра, но юноша мало того, что остается, так ещё и садится напротив, собираясь надоедать и морозить вот этим вот своим взглядом.

И вот если к фокусу с кружкой он уже более менее готовился, то следующая реплика соседа заставляет невольно напрячься и с двойным усердием проверять последнюю проведенную линию. Лев слушает вопрос, он поднимает голову и хочет увидеть в чужих глазах хотя бы намек на шутку, но не видит там ничего кроме бесячей невозмутимости и уверенности в своих словах.

Ну вот, опять. Опять он оказался совершенно не готов к тому, что Марков решил ему преподнести. Конечно, парочка колких реплик уже вертится на языке, потому что подшучивать над Егором, это, ну, привычка, но на самом деле Лев боится, к чему вот это все может привести. С чего бы ему, смехотворному девственнику, главе дк и просто Егору Маркову, интересоваться: “Какого это — целоваться?” Потёмкину это очень сильно не нравится, но он не упускает возможности смутить своего начальника, поэтому в красках описывает все, чему успел научиться в течение своей недолгой, но весьма и весьма бурной половой жизни. Лев чувствует, что в этом всем есть какой-то подвох, он с замиранием ждет того момента, когда все развернется и лихо раскрутится в сторону того, что он, — вау, кто бы мог подумать, Егор, как оригинально, — неудачник. Лев чувствует и уже готовится к этому самому повороту, когда Егор “как бы между прочим” отставляет кружку и кладет подбородок на сцепленные в замок пальцы.

— Лев, слушай, — о-о, Егор, он всегда тебя слушает. Лев поднимает свою кружку и собирается сделать глоток. Давай, нападай, — а научи меня целоваться?

Почему каждый раз, когда Лев думает, что ничего нового от Егора он не услышит, этот дебил умудряется выебунться так, что хоть стой, хоть падай?! И если в прошлые разы у него получалось сохранять “вообще похую” лицо, то вот конкретно сейчас, вот конкретно в эту секунду, ну… не получается.

Горячий чай льется через нос и пачкает пижамные штаны, Лев давится не только напитком, но и воздухом, он кашляет и ищет хоть что-то, за что можно было бы уцепиться, чтобы не свалиться с этого треклятого стула, — но сам себе он говорит, что нужно найти полотенце, чтобы вытереть вот этот вот ужас со стола, слава богу не задело тетрадки, и штанов. Некрасивое темное пятно расползается по темно-синей ткани, Потёмкин безуспешно пытается исправить положение и вскидывает дурной, до безобразия удивленный взгляд на Егора:

— Научить тебя что, блять? — может, ему просто послышалось? Ну, весна, гормоны, а Марков, в принципе, в его вку— Лев, ты что, ебанулся?

Егор повторяет, и в его голосе и выражении лица нет ни капли шутки, он звучит, как и всегда, сволочь, уверенно. Лев хватается за грудь и пытается отдышаться. Ему что, кто-то, — Влад, я по твою душу ещё приду, — нашептал новый способ разыграть кого-то? Что же, раз ты хочешь, дорогой начальник…

— Что, прямо здесь? — растягивая ехидную улыбочку по губам и вскидывая угол густой брови, интересуется он и складывает руки на груди. “Хорошо, — говорит себе Лев, — хорошо. Если ты так хочешь, Марков, я сделаю. Только вот чего ты этим добиваешься?” Брови Егора опускаются вниз и он едва заметно хмурится. Но в этом вот его выражении нет привычного раздражения или же усталости, здесь есть что-то другое, до мурашек по коже знакомое, и, честное слово, он опять умудрился застать Льва врасплох.

— Ебнулся? Конечно же в комнате, — чуть тише отвечает Марков и смотрит в упор. Смущение?! Кончики ушей едва заметно краснеют, крупный кадык ходит туда-сюда, а атмосфера вокруг становится до безобразия неловкой. Лев опускает руки, кладет ладони прямо на свою драгоценную тетрадь и придвигается ближе, вдруг он неправильно понял?

Егор дергается и хмурится сильнее, Лев же откидывается на спинку и даже немного восхищенно выдыхает:

— Так, стой. Ты что… все-таки готов расстаться с девственностью?! — прикладывая руки к сердцу, словно самая настоящая мамочка, восклицает Лев. Он надеется скрыть свой шок за этими ненужными подколами, становится излишне наигранным и дерганным. Егор порыва не оценивает и поднимается с места:

— Понятно. Разыгрывай свою клоунаду и дальше, я пошел, — и идет. Господи, он правда уходит, в считанные секунды окажется за дверью и… Лев не успевает подумать, что будет после этого “и”, потому что подрывается следом и буквально заталкивает Егора в комнату. — Ты что творишь?! — сорвавшееся на непривычную высоту окончание с головой выдает смущение и стыд, Егор глазами-бусинками смотрит на него и что ты хочешь увидеть у меня на лице, блять?!

— Ты сам предложил, так давай учиться, — Лев качает головой, улыбается нервно уголком губ и продолжает подталкивать соседа к его же кровати. — Прости, золотце, но на свой плед я тебя не пущу, — елейно тянет Лев и заставляет Егора присесть на край.

— Больно то и хотелось… — бурчит он, и Лев готов поклясться, что слышит нотки обиды в его очаровательном, блять что, ворчании.

Он встряхивает головой, пытаясь засунуть вообще все свои мысли куда подальше: Егор попросил его помочь, не хватало, чтобы свой первый поцелуй, да ещё и с ним, он запомнил как нечто ужасное и неприятное. Ну уж нет. Лев не позволит. Он еле ощутимо касается чужого плеча, Егор понимает его правильно и облокачивается на свои руки, смотрит на него внимательно, заинтересованно… взволнованно?

Лев просит себя перестать считывать информацию с этого тупого лица и склоняется над ним, длинными пальцами цепляя подбородок и взглядом оглаживая совсем чуть-чуть поджавшиеся губы. Внутри него внезапно шевелится что-то, тот привычный огонек, который горит, стоит ему остаться с кем-то его привлекающим наедине. Этот огонек расслабляет напряженные мышцы, прогоняет ненужные вопросы прочь, оставляя после себя лишь легкую леность и жгучее желание. Желание коснуться этих пухлых губ большим пальцем, Лев хочет засунуть пальцы в его рот и смотреть, смотреть, как старательно Егор обсасывал и лизал бы изящные фаланги, смотрел бы на него из-под пушистых ресниц и растягивал бы губы в пошлой улыбке.

Он ловит себя на том, что тормозит уже довольно долго, неотрывно глядя на два пельменя, что сейчас кажутся особенно соблазнительными и очаровательными. “Так, ты его не ебать собрался, а просто целовать. Соберись уже,” — и Лев собирается.

Собирается и медленно, чтобы не напугать, склоняется ещё ближе. Миллиметр за миллиметром, — Егор послушно не дергается, только дышит, разве что, немножко чаще, — и вскоре ощущает жар чужой кожи. Марков смотрит на него, его лицо чуть плывет из-за близости, но Лев не без раздражения отмечает, что оно все такое же: совсем чуть-чуть заебавшееся.

— Я сейчас тебя поцелую, постарайся не тупить, — и прежде, чем Егор открывает рот, чтобы низвергнуть что-нибудь идиотское, прижимается губами к его. Просто прижимается, хотя очень хочется пустить в ход язык, и глубоко вздыхает. Егор, дебил, просил же не тупить, поджимает свои лепешки и напрягается всем телом. Как будто бы он тут его бьет, а не целует, честное слово.

Лев отстраняется совсем чуть-чуть, чтобы потом прильнуть снова, он с силой давит на губы и Егор, кажется, что-то соображает: с рваным выдохом он расслабляется и склоняет голову набок. Лев ликует, первая линия обороны прорвана, теперь дело осталось за малым, — он ведет по плечу Егора неторопливо, невесомо, добирается до запястья и поглаживает костяшки на сжатом кулаке в одобряющем жесте.

Льву хочется смеяться, но он держится. Егор такой неумеха, он не понимает, что происходит, но хотя бы доверяет пальму первенства ему, — только на этот раз, — говорит тупой голос начальника в его голове, — и разжимает кулак. Отлично.

Лев подается вперед и цепляет его ладонь, переплетает пальцы и напирает ещё, призывая лечь. И Егор, кто бы, блять, мог подумать, и правда ложится. “Какой же ты послушный,” — вертится на языке, но Лев молчит, ещё раз прижимается к губам Егора и на пробу еле ощутимо касается их языком. Егор вздрагивает и резко отстраняется, заставляя Льва недовольно нахмуриться.

— Что это было? — спрашивает, и выглядит при этом, по правде говоря, весьма уязвленно. С переплетенными пальцами, лежащий под кем-то, глава дисциплинарного комитета прогибается под своим подчиненным, но продолжает смотреть упрямо, уверенно, как будто бы в любой момент сможет встать и залепить звонкую затрещину.

“Никуда ты теперь не уйдешь и не встанешь,” — с садистским удовольствием подмечает Лев и пожимает плечами: — А ты что думал, все просто так друг в друга как щеночки тычутся? Не тормози и подвинься, я лягу.

Егор ничего не отвечает и двигается. Он выглядит задумчивым и потерянным, и Льву это его выражение нравится. Интересно, как он будет выглядеть, если возбудится?

— Не поджимай губы и расслабься. Я знаю, что делаю, — вырывается против воли, Лев ругает свои привычки и расцепляет их пальцы, чтобы почти нежно провести ладонью по челюсти Егора и погладить впалую щеку. Егор хмурится, ещё бы он не хмурился, но ничего не делает. Выжидает.

“Что ж, молчание, — тоже своего рода согласие,” — заключает Лев и прижимается к губам Егора снова.